Елена Сазанович - Смертоносная чаша [Все дурное ночи]
– Ах, да! Вот идиот! Как я мог забыть! Ну, конечно! Конечно, Вано… Он проходил мимо нас и даже что-то буркнул в наш адрес.
Но радость моя была недолгой, поскольку теперь голову мою посетили мысли иного порядка: они подозревают Васю. Но, если они знали о Вано, почему тогда исключили его из подозрения? Неужели… Неужели мои доводы разлетаются в пух и прах? Неужели у них в запасе есть что-то более… Против Васи…
– Безусловно, я верю вам, – перебил мой поток мыслей Стеблов. – Сразу видно, что вы честный человек. Хотя… Хотя, безусловно, есть основания полагать, что в вашей киночасти «Поцелуй» вы упустили один эпизод.
Я хотел было ответить, но он мне этой возможности не предоставил.
– Конечно, конечно, – продолжал мурлыкать следователь, – я понимаю. Выпитый (и не один) бокал вина. Усталость после бессонной репетиционной ночи… Вы вполне могли упустить. Вернее, перепутать, как бы перетасовав роли. Вашу и вашей девушки.
В одно мгновение лицо Стеблова преобразилось, его стеклянные бусинки-глазки резко похолодели, и он отчеканил по слогам:
– Ведь это Василиса окликнула вас.
От неожиданности я вздрогнул.
– Ну же! Быстро! Отвечайте! Это не вы, это она вас позвала?
– Какое это имеет значение?
Я пытался протянуть время и лихорадочно соображал, что ответить. Вполне возможно, что он брал меня на пушку. Но так же вероятно и то, что об этом мог сказать ему Вано. Он наверняка слышал, как Вася окликнула меня. А вдруг не слышал? И все это блеф? А я вновь попадусь на удочку и подставлю девчонку? А если она сама сказала Стеблову? Мои мысли путались, и я не мог выстроить из них что-либо складное. В эти мгновения мне так не хватало Оксаны, она бы, уж точно, нашла решение. Моим же решением в данный момент было – стоять на своем. Вероятность того, что Вано слышал, не так уж велика. Следовательно, Вася по своей наивности могла не придать значения этому факту и выложила все Стеблову. Но, в таком случае, она могла и ошибаться, и мне следует стоять на своем.
– Я вас не понимаю, – прохрипел я, – я помню, что сам окликнул девушку. Ну, да. Оглянулся и увидел ее глаза.
Я исподлобья наблюдал за выражением лица Стеблова. Мне так хотелось прочитать по его лицу, что он знает наверняка.
– Вы это утверждаете? И можете присягнуть?
Я как можно естественней рассмеялся.
– Присяга? Да какое это имеет значение?
Следователь резко поднялся с места и приблизился к окну. Его круглые глазки превратились в узкие щелочки.
– Вы правы, это не главное. Это всего лишь звено в цепи неоспоримых доказательств.
– Каких? – Я, последовав его примеру, тоже резко вскочил с места.
Он медленно повернул ко мне голову – его брови в удивлении поползли вверх, словно он впервые заметил меня.
– Каких? Ах, да, вы ведь еще не в курсе. Сегодня ночью нашими сотрудниками был произведен обыск в квартире Василисы Вороновой.
– Ну и?! – Мое терпение лопнуло, и я готов был броситься на невозмутимого следователя.
Он не торопился говорить: медленным шагом прошелся вдоль кабинета, внимательно изучил плакат, вновь посмотрел за окно. И наконец приблизился ко мне. Почти вплотную. И, дыша мне в лицо мятной зубной пастой, выдал:
– Сегодня ночью во время обыска в квартире Василисы Вороновой был обнаружен цианистый калий. Вскрытие трупа показало, что именно этим цианидом и был отравлен Стас Борщевский. Яд был надежно спрятан. Во флаконе из-под духов. А флакон находился в коробочке, запечатанной профессионально, почти по-фабричному. В общем, довольно ловкое укрытие. Преступник рассчитывал, что в случае обыска новые, нетронутые духи никто не будет вскрывать. Хитроумно, но чисто по-женски. Женщины преувеличивают значение дорогих вещей и зачастую считают их неприкосновенными. Но мужчинам, проводящим обыск, на это ровным счетом плевать.
Голос Стеблова раздавался как бы издалека. Мой мозг в эти минуты плохо воспринимал значение его слов. Я тупо смотрел на краснощекое гладкое лицо, дышащее на меня мятой, и мне даже подумалось, что он пользуется не просто мятной пастой, а и ополаскивателем для полости рта. И я даже хотел у него спросить, зачем он это делает, если не пьет и не курит. Но вовремя опомнился, услышав слово «преступница». Подумалось как-то рассеянно, нехотя: «Это он, наверно, про Васю». Мне уже расхотелось размахивать кулаками. Драться. И скрежетать от негодования зубами. Порфирий, видимо, был мастером по части таких заявлений и отлично знал реакцию на них. Поэтому он без опаски подошел вплотную ко мне, дыша мятой. Свою речь он завершил так:
– Василиса Воронова задержана по обвинению в преднамеренном убийстве. Ее дело будет заслушано в суде. Затем ей объявят приговор.
Я так же тупо стоял, глядя ему в лицо. И ни одним жестом, ни одним словом не выдал своего волнения. Я был потрясен. Васька? Неужели это она? Но зачем? Ведь она любила меня. Зачем ей понадобилась смерть Стаса? Ну зачем? Черт побери этих баб!
– Вы что-то сказали, – промурлыкал Порфирий, глядя на меня с нескрываемым сочувствием. Мне даже показалось, что он готов в знак примирения и утешения протянуть мне конфетку.
– Я сказал: черт побери этих баб! – в сердцах высказался я.
– Ну, черт и без вас как-нибудь разберется.
– От всей души желаю ему удачи! – И я быстрым шагом направился к выходу.
– Задоров! – окликнул меня Порфирий, когда я уже взялся за дверную ручку,
Я в недоумении обернулся. Что еще он может сказать? Чем обрадовать?
– А ведь вы совсем недавно были уверены в невиновности девушки. Вы всегда так быстро меняете мнение о человеке?
– Мне в этом успешно помогает закон.
– Я рад, что вы так доверяете нашему закону, – с явным сарказмом сказал Порфирий.
– Я вас не понимаю.
Если честно, я вообще ни черта не понимал. Что он хочет сказать, этот ярый блюститель порядка?
– Да я так, ни о чем. Может, вы желаете поменять показания относительно факта вашего поцелуя перед выходом на сцену? И сказать точно, кто кого окликнул? Этот фактик, ох, уж как бы помог нам расставить все точки.
Он провоцировал меня. И все же я смутно догадывался, что он ведет двойную игру. Но какую? Либо действительно хочет, чтобы я поставил последнюю точку в приговоре Василисе, либо проверяет меня на малодушие. Нет, в любом случае, малодушия во мне никогда не было, хотя и большими достоинствами я не мог похвастаться. Почему я так быстро сдался? Только полный идиот способен слепо доверять закону, который не раз и не два грубо ошибался. Или я все же изначально подозревал, что Вася способна на… Фу, и слово-то невозможно выговорить.
Ну, да. Где-то в глубине души, несмотря на привязанность к девушке, я сомневался в ее невиновности, и на эти сомнения меня натолкнула Оксана. Поэтому, когда Стеблов на блюдечке преподнес улики против Васи, я окончательно сдался.
Ну и классный я парень! Своими мозгами лень пошевелить, зато мгновенно поверил Оксанке, как кошке, ревнующей меня. И свято уверовал в закон, о справедливости которого можно спросить у Вано. Нет, хватит, Ник. Ты не такой уж плохой парень и не настолько глуп, как это может показаться на первый взгляд. И девушку ты любишь. И веришь ей. Она хорошая девушка. Она не способна на подлость, не говоря уж о другом. Значит, первым делом, чтобы окончательно развеять все сомнения, ты должен повидаться с ней. А уже потом поговорить с Вано, который наверняка объяснит, как весело отбарабанить срок за не совершенное преступление. Возможно, это прочистит твои мозги, Ник.
– Юрий Петрович, – как можно вежливее обратился я к следователю. – Менять показания я не собираюсь. Не рассчитывайте на это. И прошу выполнить одну просьбу – разрешите мне как можно скорее поговорить с Василисой. Думаю, это возможно? Это в ваших силах?
– О, вы еще не знаете, что в моих силах. – Глазки Стеблова лукаво заблестели. – Конечно, конечно, Никита Андреевич. Она тоже хотела вас видеть. То ли о чем-то попросить, то ли… Ну, да, прошу. – И он широко распахнул дверь кабинета, пропуская меня вперед.
Когда я просил о свидании с Васей, я еще не давал себе отчета в смысле происходящего. Моя просьба была вызвана только желанием поскорее увидеть девушку и, насколько возможно, помочь ей.
Я даже не задумывался, где может состояться это свидание. Вернее, я понимал но должным образом не мог представить. Во-первых, Бог меня миловал от тюрьмы, как, впрочем, и от других неприятностей в этой жизни. Во-вторых, мое природное легкомыслие не могло нарисовать страшных картин этого заведения и не давало даже думать об этом. Я просто спешил увидеть свою любимую, словно наше свидание должно состояться в парке культуры и отдыха. И, только отворив дверь городской тюрьмы и протянув пропуск охраннику, я понял, куда попал.
Прежде всего меня ужаснули не эти голые стены. Не этот бесконечный пустой коридор. Не скрипучий пол. И не могильный холод. Меня ужаснула замкнутость пространства. Здесь не хватало воздуха. Здесь я чувствовал себя загнанным в клетку. И еще – безысходность. Казалось, за каждым шагом следят, и нет смысла прятаться от этих настороженных взглядов, от дыхания в затылок. Мир за этими стенами казался совсем иным, несмотря на то, что я всего лишь мгновение назад переступил порог комнаты для свиданий.
